Она потянулась ко мне, ее рассеченная припухлая губа друг оказалась совсем рядом. Наши уста слились, впечатались друг в друга. В голове у меня мелькнул глупейший образ: два ерошенных садовых шланга. И в замкнутом пространстве сообщающихся сосудов перемещалась не вода. Ее язык. Я благодарно принял его, не то что тогда в кладовой с Генет. Это было восхитительно. Я притянул к себе ее голову, прижался всем телом. Каждый атом в нем встал навытяжку.

Я на мгновение оторвался от нее, только чтобы еще раз произнести «Ты такая красивая» – колдовскую фразу, которую, я знал, мне доведется повторять часто, не кривя при этом душой. Не скажу, сколько времени мы простояли, слившись воедино ртами, но все происходило естественно, словно я утолял голод. Я не подозревал, что во мне дремлют такие силы. Меня несло по течению. Что последует дальше, я не знал, но мое тело знало. Я доверился своему телу. Я был готов.

Внезапно она оттолкнула меня. Отошла на расстояние вытянутой руки. Села на краешек кровати. Заплакала. Что-то случилось, а мое тело ничего мне не сообщило. Может быть, я нарушил какое-то правило, этикет? Я не сводил глаз с двери, прикидывая, как бы удрать.

– Простишь ли ты меня когда-нибудь? – прорыдала она. – Твоя мама не должна была умереть. Если бы я сказала кому-нибудь, что ей плохо, ее бы, наверное, спасли.

Я был потрясен. Волосы на загривке встали дыбом. Я совсем забыл, что нахожусь в маминой комнате. Обстановка совершенно не шла к сестре Мэри Джозеф Прейз, взять хоть этот плакат с изображением Венеции на стене и другой плакат, черно-белый, на котором белый, вихляющий бедрами певец с перекошенным от напряжения лицом ухватился за микрофонную стойку

Я перевел взгляд на штатную медсестру-стажера.

– Я не знала, как ей плохо, – совсем по-детски икнула она сквозь слезы.

– Не расстраивайся. – Эти слова за меня будто кто-то другой произнес.

– Скажи, что прощаешь меня.

– Прощу, если перестанешь плакать. Пожалуйста.

– Скажи.

– Я прощаю тебя.

Она зарыдала еще громче. Еще услышит кто-нибудь. Как объяснить, что я делаю в этой комнате? А плачет она почему? Из-за меня?

– Я же сказал! Я прощаю тебя! Перестань!

– Но из-за меня вы с братом чуть не умерли! Мне надо было проверить, как вы дышите, сделать искусственное дыхание, если что. А я забыла!

Я попал в эту комнату по воле случая, не находя себе места от тоски по Генет. Тут я обо всем забыл, обрел в танце радость, даже нет, экстаз, частичку того счастья, которое мне могла бы дать Генет. А теперь, неприкаянный, я был совершенно сбит с толку. Казалось, рай совсем близко, но тут внезапно спустился туман…

Она взяла меня за руку, потянула к себе, на кровать.

– Можешь делать со мной все, что захочешь. Когда захочешь.

Она запрокинула голову и посмотрела на меня снизу вверх.

О чем это она?

– Делать что? – спросил я.

– Все, что только захочешь.

Она отпустила мою руку и упала на спину, разметав в стороны руки и раздвинув ноги. Я мог делать с ней все, что пожелаю. Она была готова.

А желания имелись. Мне была дана власть над ее телом, полная свобода действий. Значит, инстинкт придаст желаниям конкретные формы. В конце концов, мне почти четырнадцать.

И все-таки я медлил.

Она перекатилась на живот, посмотрела на меня через плечо, передо мной мелькнули ее ягодицы. Веки ее припухли, глаза были сонные, томные. Она встала на четвереньки. Груди свисали, были видны соски. Я не мог глаз оторвать, и она это заметила.

Послышались шаги и голоса. Медсестры и стажерки возвращались из столовой.

Уходить мне не хотелось. Но окружающий мир не дремал. Сам виноват, что тянул. Да тут еще ее непрошеное признание.

– Хочу потанцевать с тобой еще раз, – прошептал я.

– Танцуй… – шепнула она в ответ, но, похоже, хотела сказать совсем другое.

– Все, что только захочу?

– Да! Все, что тебе будет угодно. – Она села на кровати, улыбаясь сквозь слезы, протянула ко мне руки.

– Но не прямо сейчас. Я приду… потом. – Я взялся за дверную ручку.

– А почему не сейчас? – Это прозвучало довольно громко.

Я выскользнул из комнаты, надеясь, что если меня кто и заметит, то не увидит в моем посещении ничего особенного.

Дождь лил по-прежнему. Я нарочно подставил голову под струи. Мне казалось, я сейчас взлечу. Какие могучие чувства таятся во мне, а я и не знал! Пока добежал до дома, весь промок. Замок на двери Розины и Генет выводил меня из себя. Я замер, уставившись на закрытую дверь.

Именно в это мгновение, когда дождь барабанил мне по макушке, я решил, что обязательно женюсь на Генет. Это моя судьба. То, что я испытал со стажеркой, я не хотел переживать ни с кем, кроме Генет. Столько искушений вокруг, какие могучие силы стоят у меня на пути! Я был готов поддаться искушению. Но только с одной женщиной – Генет.

Женитьбой на ней я решу все вопросы. Розина перестанет замыкаться в себе. Хема, Гхош и Розина будут только рады за своих детей. Да у нас и у самих появятся дети! Мы снесем помещение для слуг и выстроим дом – близнец теперешнему, – соединим их переходом и все поселимся под одной крышей, и Шива с нами. Генет – его невестка, вот здорово! Шива не любит оглядываться назад, обращаться к прошлому, значит, на мне лежит обязанность сохранить семью, не разлучаться с братом.

Я вошел в дом, с меня текло. В ванной я разделся догола и долго разглядывал себя в зеркале, пытаясь понять, что во мне нашла стажерка. Для своих лет я был высокого роста, почти шесть футов, кожа у меня была светлая. Я мог сойти за индуса или представителя какого-нибудь средиземноморского народа. Лицо у меня было чересчур серьезное, особенно когда волосы мокрые. Высохнув, они начинали виться и жили своей собственной жизнью, попробуй уложи.

Вот что значит повзрослеть, подумал я, поворачиваясь к зеркалу спиной и оглядывая себя с боков и сзади.

Одевшись, я прошел на кухню, вдохнул восхитительные ароматы и схватил кусочек мяса, Алмаз не успела шлепнуть меня по руке. Она принялась меня ругать, но ее брань была мне в радость, как и музыка, доносящаяся из гостиной, тяжкий ритм таблы, шарканье ног по полу, отрывистые команды – Хема с Шивой занимались танцами. Позвякивая плохо закрепленным бампером, подъехал «фольксваген» Гхоша. Я был счастлив, чувствуя себя центром нашей семьи, только Генет и Розины недоставало, чтобы она собралась в полном составе.

Я выбросил из головы слова стажерки о том, что на ней лежит вина за смерть мамы. Не было смысла бередить старые раны, ворошить прошлое, тем более что будущее сулит такие наслаждения. А как же отец? Нет, он никогда не войдет в ворота Миссии, теперь я четко это сознавал. Где бы Томас Стоун ни находился, чем бы ни занимался, он и понятия не имел, что на него махнули рукой.

Глава шестнадцатая. Время сеять

Генет и Розина вернулись за два дня до начала занятий в школе, было шумно и весело, словно на Меркато приехал индийский цирк. Багажа они привезли столько, что пружины такси просели.

Мне сразу бросился в глаза золотой зуб Розины и сопутствующая ему улыбка. Генет тоже преобразилась, повеселела, на ней была традиционная хлопковая юбка и корсаж, на плечах шама в тон. Она с визгом кинулась к Хеме, чуть не сбив ее с ног, потом подскочила к Гхошу, к Шиве, к Алмаз и ко мне, затем снова бросилась в объятия Хемы. Розина нежно, с любовью обняла меня, но Шиву тискала дольше, и меня кольнула зависть. Теперь, после разлуки, я ясно видел то, что упускал из виду раньше: она явно выделяла Шиву. Неужели причина была в том, что она застукала меня в кладовке со своей голой дочкой? Или она всегда была больше расположена к Шиве и я один этого не замечал?

Все заговорили наперебой. Розина, одной рукой по-прежнему обнимая Шиву, похвасталась перед Гебре своим золотым зубом.

– Генет, милая, твои волосы! – воскликнула Хема. Голову Генет теперь украшали тугие, уложенные рядами косички, такие же, как у матери. На затылке они оплетали блестящий диск. – Ты их подстригла?